Борис Абальян: Второй раз в мастер-класс

В конце августа прошёл II международный мастер-класс профессора кафедры хорового дирижирования Санкт-Петербургской государственной консерватории, заслуженного деятеля искусств России Бориса Георгиевича Абальяна. Хоровой портал «Корифей» уже писал об этом событии. Сегодня мы публикуем интервью с Борисом Георгиевичем об итогах мастер-класса. 

«Второй раз в мастер-класс»

– Борис Георгиевич, в этом году мастер-класс проходит уже во второй раз. Какова его основная цель?

– Ответить на Ваш вопрос не так-то просто. Я сам уже второй год задаю его Саше Макаровой, которая занимается организацией всего процесса. Спрашиваю её: зачем? (Смеётся).

Ну, а если серьёзно, то, конечно, отрадно, что приезжают люди, которым интересно совершенствовать себя в профессии. Они считают нужным, возможным услышать что-то новое, подхватить, изменить что-то в себе, “начинить” тем, чего, может быть, ещё не знают. С другой стороны, так сложилось, что в течение жизни мною накоплен хормейстерский и музыкантский опыт, которым я с удовольствием делюсь. Это моя профессия, и я люблю её и дорожу ей, и очень хочу, чтобы она не угасала, а, наоборот, развивалась. К сожалению, окружающая нас действительность показывает, что здесь возможен разный исход: хоровое искусство может как увядать, так и расцветать. Собственно говоря, возвращаясь к вашему первому вопросу о целях и задачах мастер-класса, пожалуй, готов сформулировать ответ: поделиться накопленным опытом и вместе поискать что-то новое.

Афиша

– Для участия в мастер-классе необходимо прислать видео репетиции с хором или концерта. Из-за этого отсекается большое количество людей, у которых ещё нет своего коллектива. Вы специально установили такой критерий отбора, чтобы приезжали только руководители хоров?

– Цель, как я уже сказал, – пригласить людей, которым это по-настоящему интересно, и они действительно этим занимаются. Поясню, вопросы и проблемы, которые интересуют практикующих хормейстеров и студентов-хоровиков, – разные. Я думаю, Вы со мной согласитесь, что студент, закончивший консерваторию, уверен, что он уже всё знает и умеет. И только практика рождает вопросы, варианты ответов на которые они могут получить в том числе на мастер-классе. Студент, окончивший консерваторию, имеет больше ответов, а у практикующего дирижёра больше вопросов. Я глубоко убеждён в том, что вопросы – настоящие вопросы – появляются тогда, когда ты начинаешь работать, а на занятиях в классе с профессором всё обычно бывает понятно.

В этом году активными участниками мастер-класса стали 6 человек. Все они – молодые способные дирижёры. Ребята из Москвы – Наталья Шелковская и Даниил Журилов – продемонстрировали большую готовность к мануальному решению исполнительских задач. Конечно, за неделю нельзя научиться тому, чему люди учатся годами, но и за эту неделю произошли значительные изменения, главным образом в понимании музыки, в методах работы с коллективом. Очень сложно выразить жестом то, как сам дирижёр слышит эту музыку, поэтому им приходилось объяснять словами или показывать голосом. Я убедился в том, что каждый из них внутри слышит лучше, но, к сожалению, не всегда это удаётся проявить руками.

– На этом мастер-классе Вы занимались с его активными участниками так же, как работаете со своими студентами в консерватории, или это совершенно разные вещи?

– Одно и то же. Единственная разница в том, что здесь соотношение занятий под рояль и занятий с хором было примерно 1:4. Мне представляется, что самое главное достоинство мастер-класса в том, что в основном это работа с «живым» хором. При занятиях со студентами, в том числе и в училище, и в консерватории, это соотношение совершенно иное – 80 учебных часов в году под рояль и 2 часа практики. Конечно, в такой работе катастрофически не хватает практической составляющей, но всё равно стараешься приблизить работу в классе к работе с коллективом. В остальном же разницы нет – идеалы одни и те же. Только в классе они остаются идеалами, а на мастер-классе мы ищем пути реализации этих идеалов.

– Вы бы взяли на мастер-класс выпускника Вашего класса?

– Думаю, что в этом нет необходимости. Мои студенты всё это от меня уже слышали и восприняли то, что смогли воспринять. Конечно, здесь, на практике, мы сумели бы углубить, расширить или уточнить какие-то постулаты, догматы моей веры в этой профессии. Но всё-таки – нет, пожалуй, я бы не пригласил на мастер-класс своего студента.

– В работе с активными участниками Вы часто задаёте вопросы. Как правильно сформулировать вопрос и в чём здесь сложность?

– Знаете, вот раньше в уставе воинской службе, если я ничего не путаю, был такой приказ: «Делай как я»! Мне кажется, что в педагогике этого следует избегать, и вопрос необходимо формулировать таким образом, чтобы подвигнуть человека начать мыслить в нужном тебе направлении. Предположим, студент неверно выбрал темп исполнения, и он не позволяет полностью раскрыть содержание произведения. Проще всего сказать: посмотри, что написал композитор. Но есть и другой путь: нужно какими-то наводящими вопросами подвести человека к тому, чтобы он сказал: «Давайте изменим темп», чтобы он сам понял, что это нужно сделать. Здесь уже нельзя сказать: возьми быстрее или медленнее, в 90% случаев следует направить внимание студента на то, что, не попадая в темп, он меняет художественный смысл музыки. Впрочем, подчас можно идти и от какой-то технологии. Допустим, в мадригале Монтеверди встречается масса мелких нот, которые в сумасшедшем темпе просто не спеть. Или, наоборот, какой-то долгий звук превращается в невыносимо длинные ноты. В этих случаях надо уже исходить из технологии. Но основной вопрос всегда таков: а тот ли художественный образ ты создаешь?

– На мастер-классе Вы говорили, что есть “композиторы-исполнители” и “композиторы-композиторы”. Не могли бы Вы раскрыть эту мысль немного подробнее?

– Это действительно любопытное наблюдение, и оно связано с условностью нотной записи. Вот, в нотах указано “forte” – а что такое “forte”? Или возьмем “più mosso” – как много или как мало этого “più”? Или, например, “соль” – “соль-диез”: какой это полутон, темперированный или с каким-то обострением? И так далее. Marcato, staccato… Что делает staccato с четвертью? Превращает её в восьмушку, в шестнадцатую или в 3 шестнадцатые? Это всё очень условно, потрясающе условно.

Так вот, когда этой нотографией пользуется композитор, который стоит за пультом оркестра или хора, его запись обычно бывает точнее. А если это композитор, по большей части сидящий за столом и не принимающий участия в процессе озвучивания своей музыки, его запись имеет совсем другой вид. Скажем, запись “композитора-исполнителя” более детальна, более приближена к исполнительскому процессу.

– То есть “композитор-исполнитель” пытается зафиксировать свою интерпретацию?

– Нет, речь не об этом. Скажем так, речь идёт о том, что “композитор-исполнитель” в записи своей музыки более точен, а подчас и более директивен, и тогда это уже говорит и о его интерпретации музыки. (Я сейчас не беру пласт музыки композиторов XVI–XVII веков, когда профессии дирижера в принципе не существовало. Это другое, хотя и в XVIII, и в XIX веке композиторы тоже очень часто бывали лидерами исполнения.) Я рассматриваю период с конца XIX по XXI век.

Кстати, очень интересно, когда музыкант одинаково одарен и как исполнитель, и как композитор. Но это чрезвычайно редкий случай. Не могу не сказать об очень любопытной тенденции второй половины ХХ века, когда возникали тандемы «композитор – исполнитель». Например, Шостакович – Мравинский, Свиридов – Чернушенко или Свиридов – Минин, Гаврилин – Минин или Гаврилин – Чернушенко. В таких случаях дирижёр уже понимал не только то, что написано, но и то, чего не написано. Ему было проще всё это расшифровывать, зная систему условных обозначений. Такие тандемы, когда композитор работает с исполнителем, когда он ему что-то говорит, подсказывает, – поистине замечательное явление. Мне тоже посчастливилось довольно много работать с Дмитрием Валентиновичем Смирновым, Анатолием Александровичем Королёвым, Юрием Александровичем Фаликом, Сергеем Михайловичем Слонимским, когда они мне помогали расшифровывать свою запись. Такое сотворчество трудно переоценить.

1 октября 2016 года

	Материал хорового портала Санкт-Петербурга «Корифей»